Дмитро Ткач - Шторм и штиль[с иллюстрациями]

Трубка еще дымилась в зубах капитана, но он снова набил ее табаком и раскурил.

— Ну, раз такое дело, то как же я могу вам отказать! Обследуем. Потому что такой возможности в другое время может и не быть.

— Вы даже не представляете себе, как я благодарен вам товарищ капитан!.. Но есть к вам и еще одна просьба. Совсем неожиданная.

— Какая?

— Разрешите и мне спуститься под воду. Хочется посмотреть своими глазами.

— Зачем это вам? Разве вы не доверяете моим водолазам?

— Что вы, товарищ капитан! Как я могу!.. Но очень уж хочется взглянуть самому. Поймите меня.

Лицо у капитана непроницаемо. Голос спокойный.

— Понимаю. Бывали под водой?

— Был. Когда проходил морскую практику.

— А если Курганов узнает, что скажет? Разноса не миновать ни вам, ни мне.

— Вам ничего не будет. А я выговор получу, да и дело с концом. Боцман Соляник, остаетесь вместо меня!

В эту минуту к ним подошла Поля.

Юрий едва узнал ее. На ней выбеленная, как домотканое полотно, легкая парусиновая роба с расстегнутым воротом и полосатая тельняшка. Туго заплетенные косы собраны в затейливый узел. Такой он ее еще не видел.

Узнала, о чем они говорят, и тихо обратилась к капитану:

— Пустите Юру под воду. Тут, на палубе, ему еще тяжелей будет ждать.

Капитан улыбнулся и, соглашаясь, кивнул головой.

— Если жена просит, то не откажу. Сходите, Юрий Николаевич, на дно моря… — И, словно обращаясь к самому себе, как бы оправдывая свое решение, прибавил: — Водолазы у меня надежные, опытные. Если что, в беде не оставят…

На него надели водолазное снаряжение — специальное белье, водонепроницаемый костюм, скафандр со сложной системой шлангов, обули в тяжелые ботинки на свинцовой подошве.

Когда спустился по короткому железному трапу в воду, почувствовал, что дышится ему легко — на палубе неутомимо работали машины, нагнетая свежий морской воздух.

Впереди и сзади шли водолазы с «Гидрографа». Они оберегали его, следили за каждым его движением. Юрий это видел сквозь стекла своего скафандра и был благодарен им.

На их пути встретилось огромное скопление медуз. Баглай вспомнил, как однажды, заплыв далеко в море, он очутился среди медуз и едва не утонул; они облепили его со всех сторон не давая возможности двигаться, он отталкивал их руками и ногами, изо всех сил боролся с этими бездумными существами, пока не выбрался на чистую воду. Теперь они не страшны. Он — в водолазном костюме.

К водолазам безбоязненно подплывали барабули, ставридки кефали. Из-под ног шарахались и боком удирали каменные крабы, которых севастопольские мальчишки продают на базаре, а отдыхающие покупают как экзотическое украшение для своих квартир.

Дно под водой было неровное. Встречались невысокие косогоры, небольшие возвышенности, неожиданно круто ниспадавшие вниз. Тут, на глубине двадцати — тридцати метров, бросалась в глаза коричневая водоросль — цистозира, которую Юрий хорошо знал по учебникам, но воочию увидел впервые.

Прошли через подводные луга, заросшие густой морской травой. Здесь — своя жизнь, интересная, разнообразная, поражающая щедростью красок.

Время от времени в его наушниках внутри скафандра слышались голоса то капитана, то Поли. Спрашивали, как он себя чувствует. Отвечал коротко:

— Хорошо. Даже очень хорошо. Но вот он услышал еще один голос:

— Юрка, это я, Федор Запорожец. Как ты там?

— Рад слышать вас, дядя Федор. Идем намеченным курсом.

— Я тут волнуюсь…

— Обо всем будем докладывать. Не я, конечно, а командир группы поиска.

— Есть, — сказал Запорожец, и в наушниках снова стихло.

Удивительное иногда происходит в жизни. Ведь Юрий Баглай — уже старший лейтенант, командир корабля, а ведет себя с отставным мичманом, как с родным отцом. Должность — должностью, погоны — погонами но это еще не все. Много, но — не все. Радостно Юрию, что есть на свете Федор Запорожец, пусть и не отец, но родная душа…

«Стоп! Внимание!» — Услышал он в наушниках голос командира поиска. Тут, под водой, все подчинено ему. И на палубе «Гидрографа» капитан судна будет подчиняться его командам до те пор, пока не закончится подводный поиск.

Свет нескольких фонарей выхватил из тьмы едва заметные контуры какого-то большого предмета. А когда подошли ближе, то сразу же убедились, что это не мина. Перед ними лежал катер. Собственно, не катер, а остов катера, побитый и искореженный.

Обошли его один раз, второй. Носовая часть катера, где находился командирский мостик, разрушена полностью.

«Что скажете, Юрии Николаевич?» — послышался в наушниках Баглая голос командира поиска.

«Не знаю… — глухим голосом взволнованно ответил Баглай. — Может, это и не тот катер. А может, и в самом деле, отцовский… Во время войны море поглотило множество кораблей, и малых и больших…»

И в это мгновение во всех наушниках послышался голос одного из водолазов:

"Тут еще какой-то железный ящик… Вот здесь, неподалеку"

Собрались все. И в самом деле, перед ними был небольшой, кубической формы предмет, весь обросший водорослями и ракушками. Командир группы поиска сказал:

«Не торопитесь, ребята, думаю, что это корабельный сейф».

Хоть и невелик он по размеру, но нелегко было оторвать сейф от грунта. А когда его приподняли, то группе водолазов он показался легким, как игрушка.

Однако старший передал капитану «Гидрографа»:

«Прошу спустить трос, обнаружен сейф».

Больше ничего не нужно было объяснять. Обломки корабля немы. А сейф что-то расскажет.

Трос был спущен.

Сейф поплыл вверх. Сильные матросские руки вытащили его на палубу. Скоро этот обросший водорослями и облепленный ракушками металлический ящик будет вскрыт, и перестанет быть тайной то, что он хранил в себе столько лет.

Все свободные от вахты матросы и офицеры собрались в музее Славы. Сюда заранее принесли стулья и поставили их рядами.

Пришли командир части Курганов, замполит Вербенко, с ними Юрии Баглай, худенькая седая женщина, мать Юрия, Мария Васильевна, и Федор Запорожец. Все они сели за стол, покрытый красной скатертью

В части только и разговоров было, что о находке на дне моря. Это событие взбудоражило всех. Рассказывали о нем разное, но бесспорно было одно: катер вернулся с моря ночью. На причале его ждали Курганов и Вербенко. Тут же был и автогенщик. Он аккуратно вскрыл сейф из которого вынули какие-то бумаги.

Теперь Курганов, стоя за столом, рассказывал:

— В сейфе хранились личные дела всей команды. Теперь мы сможем узнать, кто погиб вместе с Николаем Ивановичем, а кто, как мичман Запорожец, в живых остался. Их нам нужно будет разыскать. Это наша святая обязанность. А когда разыщем — встретимся с ними, вот тут же в музее Славы.

В комнате стало так тихо, что слышно было, как Курганов, сдерживая волнение, передохнул.

— А вот два ордена боевого Красного Знамени, — он вынул их из коробочки, лежавшей на столе. — Ими был награжден Николай Иванович Баглай при жизни. Свыше двадцати лет пролежали эти награды на морском дне, они воплощают в себе блистательную славу и доблесть, военную отвагу человека, целиком отдавшего себя нашему народу, нашей Родине… Мне поручено передать эти ордена жене Николая Ивановича Баглая, Марии Васильевне, и я выполняю это почетное поручение. Прошу вас, Мария Васильевна, примите…

Она поднялась, маленькая, худенькая, седая, взяла ордена в руки, прижала их к лицу…

Ничто не нарушало тишины, царившей в комнате. Все ждали, пока Мария Васильевна успокоится, заговорит.

Наконец, преодолев себя, она вытерла глаза и снова подняла лицо, взглянула на матросов и офицеров, сидевших перед ней. Голос ее дрожал:

— Родные мои, я знала об этих наградах… Одна — за Малую землю, вторая — за керченский десант… Но не мне они принадлежат и не тебе, Юрий, — повернулась она к сыну, — а твоему отцу… и тем, кого здесь нет, и тем, кто в эту минуту находится рядом с нами. Возьми, сын, эти ордена и прикрепи их возле портрета, рядом с орденом Ленина и Золотой Звездой, которыми его наградили посмертно. Пусть рядом будут. Потому что он и сегодня жив для всех нас.

— Прикрепите, Юрий Николаевич, — сказал Вербенко видя что Баглай колеблется. — Разрешение старших вам не требуется. Самая старшая здесь — ваша мать.

— С разрешения Марии Васильевны я прочитаю вам последнее письмо Николая Ивановича Баглая, которое он написал и не успел отослать… — Вербенко глухо покашливал, казалось, ему трудно было дышать. — Письмо, как и ордена, пролежало на дне моря свыше двадцати лет. И вот теперь оно раскрывает перед нами сердце человека, большого человека… Иногда мы думаем, что большие люди — это те, которых по привычке, по традиции называют великими. Мы знаем о них, знакомы с их изобретениями, в юбилейные даты о них пишутся статьи. Да, они великие и заслуживают этого названия. Я хочу сказать, что каждый — по-своему велик, только надо его увидеть. Увидеть надо нашего человека, — еще раз подчеркнул Вербенко, — и того, который принимал участие в боях, и того, что работает сейчас на гигантских стройках, и того, который создает культурные ценности… Вот это письмо.